Последний адрес – дом призрения

ПОСЛЕДНИЙ АДРЕС – ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ

В первые дни нового года в якутском доме престарелых обнаружили тело мужчины. Оказалось, что он умер еще в прошлом году и не меньше недели пролежал, незамеченный социальными работниками. В Кировской области 5 января в пожаре погибли 8 жильцов дома для пенсионеров. Причиной возгорания могло стать замыкание электропроводки – постояльцы пользовались обогревателями, чтобы не замерзнуть.

Дома престарелых в России горят по несколько раз в год, и редко обходится без жертв. Многие из таких заведений работают полулегально, поэтому их не проверяют пожарные и Роспотребнадзор. В Госдуме и Министерстве труда обещали рассмотреть предложения по регулированию работы пансионатов для престарелых, однако соответствующий законопроект застрял на стадии общественного обсуждения.

На видеосвязи с нашей студией – основатель интегрированных жилых комплексов для пенсионеров Buena Vista 65 Club Алексей Сиднев. Как могло случиться, что сотрудники дома престарелых могли неделю не замечать умершего человека?

Алексей Сиднев: В этом учреждении живут 290 человек, там работают около 180 сотрудников. Это огромное трехэтажное учреждение советского типа: такие есть по всей стране, и они всегда недофинансированы, там всегда не хватает людей. Они устроены не так, чтобы людям легче там жилось, а так, чтобы легче было этим управлять. А когда меньше людей, не следуют никаким протоколам и процессам, поэтому персонал просто не обратил внимания. Они могли даже и не знать, что к ним приехал новый человек, потому что организации нет, людей не хватает, да еще и Новый год. Потому и произошла эта ужасная трагедия. Вряд ли человек был в комнате один, но сосед тоже мог быть в таком состоянии, что не мог сообщить.

Марьяна Торочешникова: Что это за учреждения – пансионы, или там предполагается какое-то лечение?

Алексей Сиднев: Есть учреждения общего типа и психоневрологические интернаты. Там находятся люди старшего возраста, которые не могут жить без постоянной посторонней помощи, и люди, которым просто негде жить. Они не полностью финансируются государством, человек платит три четверти пенсии и живет, дай бог, в двух-трех-местной комнате. Санузел, как правило, один на этаж. Это больше похоже на мини-тюрьму.

Конечно, они меняются, улучшаются, появляются прекрасные. В Москве, например, сделали серьезную программу по обновлению. Но все равно за этими стенами не видят людей. Не хватает денег на то, чтобы нанять и обучить сотрудников: на четырех живущих – один человек. Это огромная проблема.

Марьяна Торочешникова: По официальным данным, на 2024 год в России таких заведений было 1 тысяча 50. Там живут 300 тысяч человек. Но помимо этого, по разным оценкам, в этой отрасли работают не менее 1,5 тысячи частников, и лишь небольшая часть их заметна государству: те, кто добросовестно вошел в реестр поставщиков социальных услуг. Остальные работают полулегально, как, например, те люди, которые содержали социальный приют в Кировской области, где произошел пожар 5 января. Там жили всего 11 пенсионеров, 8 из них погибли.

Алексей Сиднев: Количество мест в государственных учреждениях не меняется, а спрос растет, потому что люди живут дольше. Естественно, частный рынок заполняет эту нишу. Никакого регулирования не было – появились частные дома. Кто-то делал лучше, кто-то – хуже, кто-то – исходя из того, сколько могут заплатить люди. А сколько они могут заплатить в поселке Кильмезь Кировского района? Максимум – пенсию.

Государство не может всё отрегулировать. Как только ты говоришь “все вступайте в реестр”, за этим должны последовать деньги. Если вы хотите, чтобы мы работали лучше, платите нам, потому что оно стоит дороже, чем люди могут себе позволить. В Великобритании, во Франции, в других странах государство всегда в той или иной степени помогает: где-то – целиком, где-то – частично.

Поэтому, с одной стороны, этот рынок опасный – происходят случаи и насилия, и недолжного обращения, и пожары. С другой стороны, если его легализовать – нужны деньги, а денег нет, деньги ушли на войну. Да и никогда в этом секторе не было много денег. А если полностью запретить частников, то куда девать 100 тысяч человек, которым больше нет места нигде?

Власти сказали, что в поселке Кильмезь это не дом престарелых, а социальное жилье, общежитие коридорного типа, поэтому местные власти вроде как и не виноваты. Обычно во время пожара люди гибнут на втором и третьем этажах, а тут восемь человек погибли в одноэтажном здании, то есть не смогли выйти: скорее всего, были маломобильные. Это было днем, не среди ночи, стало быть, люди находились без присмотра и без помощи.

Марьяна Торочешникова: В какую сумму сегодня обходится содержание одного человека в пансионе для пожилых?

Алексей Сиднев: Минимальные расходы – наверное, порядка 60 тысяч, но таких денег нигде нет. Раньше там работали трудовые мигранты без права на работу, но в прошлом году депортировали 80 тысяч человек. Поэтому сейчас стоимость хорошей сиделки в Москве выросла до 100 тысяч рублей в месяц, не говоря уже о месте в доме престарелых. И без участия государства те, кто может заплатить (меньшинство), будут платить, а остальные, к сожалению, будут страдать.

Пожары случаются во всех странах, но обычно гибнет гораздо меньше людей. Однако пожар – не самая страшная беда таких учреждений. От того, что люди падают, а к ним вовремя не приходит помощь, погибают десятки тысяч человек. Беда в том, что этими заведениями управляют непрофессионально.

Когда-то президент сказал, что страна, которая плохо относится к старикам, – неправильная, нехорошая страна, и мне казалось, что что-то должно измениться. Но с началом войны все стало более понятно: это абсолютно не приоритет государства. Люди старые, немощные, которые не могут либо воевать, либо что-то производить, не нужны. А теперь они не нужны и на выборах: уже можно выбирать по-другому, не обязательно, чтобы пожилые люди ходили на участки. Поэтому, видимо, тренд будет именно такой.

Марьяна Торочешникова: То есть фактически сейчас в России происходит утилизация одиноких пенсионеров, про них совершенно забыли?

Алексей Сиднев: Есть великолепные люди, есть фонды, есть Нюта Федермессер, которая пытается реформировать психоневрологические интернаты. Есть Лиза Олескина с фондом “Старость в радость”. Вот пока Лиза есть, фонд будет действовать при любом режиме.

РУНЕТ ПОД КОНТРОЛЕМ

В 2025 году российский интернет не будет прежним, по крайне мере, с точки зрения законодательного регулирования. Уже в январе вступают в силу законы и нормативные акты, которые заметно повлияют на Рунет и некоторых его пользователей. Подробнее о нововведениях – в нашей рубрике “Дума надумала”.

МЁРТВЫЕ ПТИЦЫ, ЧЁРНЫЕ ПЛЯЖИ

Авария с танкерами в Черном море оборачивается все более серьезными последствиями. Экологическая катастрофа приобретает международный масштаб. Гибнут животные – обнаружены тела десятков дельфинов. Перепачканных в нефтепродуктах птиц на этой неделе обнаружили уже в Грузии, а мазутные пятна фиксируют в Евпатории. Но в оккупированном Крыму не спешат объявлять режим чрезвычайной ситуации федерального масштаба. Впрочем, возможно, это и к лучшему: в Краснодарском крае бюрократия только мешает уменьшить последствия разлива нефти.

С нами сопредседатель экологической группы “Экозащита!” Владимир Сливяк.

Владимир Сливяк: Это, конечно, крупнейшая катастрофа в акватории Черного моря, раньше такого не бывало. К сожалению, развитие катастрофы происходит по худшему сценарию. Очень сильно расширилось загрязнение. Очистить береговую зону, которая все больше загрязняется, пока не представляется возможным. Власти делают совершенно недостаточно, и сил волонтеров, которые по собственной инициативе туда прибыли с разных концов страны, тоже далеко недостаточно. Беда с координацией, с вниманием федерального центра. Наверное, хуже не было никогда.

Марьяна Торочешникова: В России остались организации или ведомства, в которых понимают, как поступать в подобных ситуациях?

Владимир Сливяк: В путинской системе это МЧС. Но вместо специалистов, которые могли бы очищать берег и что-то делать в море, мы видим только довольно большое количество волонтеров. И это неудивительно: для Путина война намного важнее, чем какая-то экологическая катастрофа.

Марьяна Торочешникова: Волонтеры буквально через сита просеивают песок, собирают его лопатами. Неужели до сих пор нет технологий, помогающих эффективно справляться с такими проблемами?

Владимир Сливяк: Сейчас загрязнено, наверное, уже больше ста километров береговой зоны. Часть мазута ушла глубоко в песок, нужно снимать довольно большой слой грунта. Проблема в том, что надо куда-то вывезти довольно большое количество токсичных отходов. Как мы слышим от разных волонтеров, в лучшем случае власти помогают вывезти эти мешки, и то в некоторых случаях волонтеры сами просто отвозят их за ближайший бархан. Бывало, что мешки оставляли на берегу, чтобы какая-то техника их потом вывезла, но никто их не забрал, и следующий шторм снова смыл все это в море. Мягко говоря, власти очень мало озабочены тем, что там происходит, и координация на месте практически отсутствует.

Марьяна Торочешникова: Можно ли собирать мазут в воде, а не уже с берега?

Владимир Сливяк: Большая часть мазута опустилась на дно, и с каждым штормом новые порции будут вымываться на берег. Скорее всего, власти будут просто пытаться закрывать на это глаза. Со дна, очевидно, собрать практически ничего невозможно. Если что-то на поверхности – да, но для этого нужно спокойное море, а сейчас оно штормовое. Можно убирать насколько возможно быстро это загрязнение на берегу, чтобы мазут не успевал впитываться в песок и уходить вглубь. Но насколько можно видеть, власти этого как минимум не понимают.

Марьяна Торочешникова: А что произойдет, если большая часть мазута так и останется на дне? Это гарантированное уничтожение всей флоры и фауны в море?

Владимир Сливяк: Это токсичное вещество, оно будет включаться в пищевые цепочки, пострадает огромное количество рыбы, дельфинов. Уже найдено около 60 мертвых дельфинов. Моллюски, крабы, рыба – всё это умирает, всё отравлено. Огромный урон будет наноситься и в будущем, расширяться в отношении птиц, живущих в береговой зоне.

Чиновникам, видимо, нужно рисовать какую-то красивую картину. Все, что мы видим, – это в официальных российских СМИ каждый день есть какое-то сообщение: вот сегодня сто птиц отмыто или столько-то птиц выпущено, но никто не говорит, сколько погибло. Я думаю, около четырех тысяч тонн мазута попало в море. Если эта оценка верна, то это в три раза больше, чем в 2007 году, а тогда погибло около 30 тысяч птиц.

Марьяна Торочешникова: Понятно, что внутри России будут искать виноватых, кого-нибудь накажут. Но ведь экологическая катастрофа уже достигает международного масштаба. Будет ли Россия нести какую-то ответственность перед другими странами, которые могут пострадать после этой аварии?

Владимир Сливяк: Все будет зависеть от того, предъявят ли другие страны какие-то конкретные претензии к России, потребуют ли от нее компенсации ущерба. Да, видно, что катастрофа выходит за пределы России. В грузинских СМИ появляются сообщения о том, что находят мертвых птиц, перемазанных мазутом, мертвых дельфинов. И мы сейчас еще не в конце этой катастрофы, нам еще непонятны ее реальные масштабы, реальный ущерб. Ясно только, что он огромный.

Марьяна Торочешникова: А должен ли кто-то компенсировать убытки, например, компаниям, которые занимаются промыслом в Черном море, или курортному бизнесу, или жителям пострадавших районов? Люди, которые живут в Анапе и участвуют в сборе мазута с песка, пишут, что им просто нечем дышать: такое ощущение, что они круглосуточно находятся на нефтеперерабатывающем заводе. Власти должны за все это заплатить?

Владимир Сливяк: Я в это не верю, зная изнутри систему, которую построил Путин, и зная, как это было в случае с предыдущими авариями. Скорее всего, все закончится тем, что регионы выпросят себе какие-то дотации, может быть, какую-то помощь.

Марьяна Торочешникова: Как много времени потребуется, чтобы максимально ликвидировать последствия этой катастрофы?

Владимир Сливяк: Что касается вреда морской экосистеме, тут не так много можно сделать. Она будет естественным образом очищаться, но очень медленно: наверное, это займёт несколько десятилетий. Берег до какой-то степени вычистят, но я не уверен, что можно полностью его вычистить в российских условиях, из-за всего этого бардака, из-за очень неэффективной системы управления, которую построил Путин. Мы видим последствия этой системы. В течение этого года неоднократно будет повторное загрязнение берега. К весне, к лету станет более-менее ясно, каков объем ущерба.

Марьяна Торочешникова: Насколько в России сейчас благоприятна экологическая ситуация с точки зрения предотвращения, профилактики возможных техногенных экологических катастроф? Насколько серьезно озадачены этим власти?

Владимир Сливяк: Ситуация катастрофическая! Смотрите: два очень старых танкера, которые вообще не должны были использоваться, каким-то образом оказались в море в сильный шторм и разломились пополам. Это возможно только при условии, что от самого верха до самого низа сидят чиновники, которые не соблюдают ни экологические стандарты, ни стандарты безопасности. Кто-то выпускал эти суда в море, кто-то выдавал на это лицензии! Совершенно очевидно, что эта крупнейшая в истории катастрофа в этом морском районе – следствие халатности властей, следствие существующей политической системы, в которой важно только то, что говорит самый главный начальник, а что говорят законы и нормы безопасности, вообще никого не волнует.

Я думаю, если устроить честную проверку, то выяснится, что очень много где в стране пренебрегают различными правилами безопасности. Мы вернулись примерно в то же состояние, в каком пребывал Советский Союз.